Путешествие к центру себя

Воздух был тяжёлым и вязким от жары, таким вязким, что фурин, похожий на маленький синий фонарик, застыл в нём неподвижно, не звеня, и не шевелясь.
Фурин и кусочек неба - вот всё, что мог видеть Хитсугайя сквозь просвет в неплотно закрытых сёдзи.
- Почему бы тебе не пойти к Мацумото?
Вопрос, заданный вечно недовольным, обиженно-ворчливым голосом, охрипшим от тщетно скрываемого испуга и волнения, застыл в золотистом полуденном мареве.
-Мацумото такая знойная женщина, Хитсугайя-тайчо! В такой день хочется чего-нибудь прохладного...
Цепкие пальцы, жёсткие, и, несмотря на жару, удивительно сухие, сжали запястья Тоширо чуть сильнее.
- Вы всегда так холодны со мной, та-айчо... Сегодня вы мне очень хорошо подходите...
Длинный, влажный язык скользнул по покрытому невидимым, нежным пушком животу мальчика, и Хитсугайя невольно дёрнулся.
"Почему я ничего не делаю? Почему я не запрещу ему... не выгоню его?"
Голова налилась тяжестью, думать было тяжело. Тяжело было даже поднять веки, на которые давил яркий солнечный свет. Звуки снаружи исчезли: перестали петь птицы, смолкли крики горлопанов из одиннадцатого отряда. Сейретей замер, задремал, затаился, даже ветер залёг в траву, не желая раскачивать неподвижный фурин. бросавший нежно-голубой блик на белое хаори, подбитой чайкой съёжившееся на полу. Ни движения, ни звука - лишь вечный танец пылинок в луче, неслышный шорох одежды и тяжёлое дыхание.
"Больно..."
Боль от проникновения не смогла даже вспыхнуть, пронзить, вырвать невольный крик - она увязла в золотом, задыхающемся летнем полдне. Подсознательно Хитсугайя был готов к ней, он знал, что Ичимару несёт только боль, знал, но почему-то впустил его, позволил... Что позволил? Гин не спрашивал разрешения, когда бесцеремонно явился в штаб отряда, как всегда готовый запутать Тоширо потоком двусмысленных. коварных слов, не спрашивал, когда вдруг снял с маленького капитана хаори ("Ай-яй-яй, так много одежды! Вам, должно быть, жарко"!). Ичимару Гин никогда не спрашивал разрешения. Именно поэтому Хитсугайя вдруг оказался лежащим на пыльном полу, а капитан третьего отряда навис над ним, растягивая рот в обычной безгубой улыбке.
И всё, что смог сказать Тоширо: "Почему бы тебе не пойти к Мацумото?"
"Жарко..."
Почему-то представился арбуз, холодный от воды, твёрдый и гулкий, если по нему постучать. Воздух в комнате стал горячее, тяжелее, казалось, можно было увидеть. как он колышется, волнами набегая на белые сёдзи. Вслед за мыслями об арбузе пришли воспоминания о Момо. Хитсугайе вдруг стало стыдно, словно маленькая Момо была прямо тут, в комнате, смотрела растерянно и печально, и видела всё, всё...
"Всё... Гин и я... Гин меня..."
Он не мог смотреть на Ичимару, не хотел видеть его, и поэтому смотрел на фурин, хотя шея затекла, и где-то в затылке начинала тянуть мышцы боль. Взгляд был прикован к неподвижному, тёмно-синему колокольчику на фоне ярко-голубого неба. Иногда Хитсугайе казалось, что маленькая стекляшка всё-таки двигается, но на самом деле двигался сам Тоширо, невольно поддаваясь ритмичным движениям Ичимару.
"Я мог бы оттолкнуть его... Одно колено ведь свободно..."
Но он врал себе. Не мог. Для этого движения требовалось что-то важное, а его не было... Чего? Желания? Нет... Воли.
Гин был горячий, очень горячий, настолько, что казалось, будто его лихорадит. Хитсугайя чувствовал этот болезненный жар всё время: Когда гин входил в него, когда пальцы Ичимару сильнее стискивали запястья, когда худая рука невольно прижимала колено мальчика к жёстким, выпирающим рёбрам... Жар был заразным. Он окутал Хитсугайю мутным, красноватым туманом, скрыл жалко, криво улыбающуюся из глубин сознания Хинамори, но вызвал вдруг в памяти почему-то груди Рангику.
"Почему бы ему не пойти к ней... Он ведь её тоже... да..."
Мысль об этом заставила чаще дышать. То, что делал с ним Ичимару, вдруг перестало казаться таким отвратительным и ужасным...
Там, в красном тумане, словно в дьявольском зеркале цепкие пальцы Гина, наяву поглаживающие бедро Хитсугайи, скользили по пышной груди Мацумото, язык, в золотом сейретейском полдне ласкающий мальчишескую шею, в тумане дразнил розовый, словно бутон, женский сосок... Это было настолько стыдно, настолько приятно и невыносимо, что Хитсугайя не сдержался...

- Ара, тайчо! Подумать только, заснули во время рабочего дня!
Гина не было. Над ним склонялась Мацумото, обычная, реальная, словно вырвавшаяся из дьявольского тумана.
- Я не спал... - пробормотал Хитсугайя, пытаясь повернуть затёкшую шею. Фурин метался перед глазами, повинуясь ветру, словно хотел сорваться и улететь. Тоширо поморщился, сел, потирая затылок, и потянулся за хаори, чуть вздымающимся белыми складками, как и фурин, наполненным дыханием ветра. Фурин рвался в голубое небо, как сумасшедший, и звенел, звенел...Звон серебряными гвоздиками вбивался в тяжёлую голову, болезненно, почти физически ощутимо.
- Гин... Капитан Ичимару собирался к вам зайти. Сказал, что у него какое-то дело, и...
- Мацумото...
Рангику замолкла, ожидая продолжения. За годы службы у своего капитана, она научилась улавливать малейшие изменения в его тоне. Сейчас её маленький командир явно был недоволен, немного раздражён, и, почему-то смущён.
- Кто принёс сюда эту звенелку?
- Звенелку? - Мацумото удивлённо осмотрелась. - Аа, вы про фурин! По-моему очень милый!
Рангику поймала колокольчик за бумажный хвостик. - Послушайте, какие красивые стихи:

Не зыблется легкая дымка...
Сон затуманил глаза.

Хитсугайя встал, чувствуя себя злым, больным, и окончательно сбитым с толку.
- Выброси, - коротко приказал он надевая хаори, и, пошатываясь, вышел в коридор.
Солнце спряталось за облаками, и на Сейретей повеяло холодом.

Белгород 2008

@музыка: Donni Darco OST - Mad World

@темы: R, Гин, Сейрейтей, Слэш, Фанфики, Хицугая

Источник